Дошкольные педагоги России часто настаивают на том, что старая добрая дисциплина с малых лет – самый верный способ сделать человека в будущем успешнее. Вот и эксперимент есть, с зефиром. Если описывать максимально просто, в ходе этого эксперимента перед детьми клали зефир и обещали, если ребёнок сразу его не съест, дать и зефир, и вознаграждение.
Одни дети играли с зефиром, чтобы отвлечься, другие отворачивались или закрывали глаза, третьи принимались бегать по комнате… Четвёртые, не предпринимая попыток себя отвлечь, просто сразу его съедали. Некоторые дети ждали спокойно. В последующие годы за успехами в жизни всех этих детей следили.

По целому ряду критериев бывших участников эксперимента измеряли и оценивали, чтобы понять, насколько качественной стала их жизнь. Среди критериев были не только результаты экзаменов и вообще уровень образования, но и, например, индекс массы тела (выходит ли он тем или иным образом за пределы нормы). За двадцать лет наблюдения исследователи сделали вывод, что дети, которые успешнее сопротивлялись соблазну съесть зефир немедленно, больше преуспели в жизни.

Естественно, этот эксперимент был одним из тех, которые после разоблачения Стапеля и Сместерса решили проверить. Только вместо того, чтобы повторить такое долгосрочное исследование, психолог по имени Тайлер Уоттс вместе со своей командой проанализировал факторы, которые влияли в тот момент на поведение детей. И главным фактором он назвал достаток семьи.

Дети из семей с малым достатком в то время редко видели сладости и привыкли к неуверенности относительно будущего. Соблазн съесть зефир для них был слишком велик, а склонности к долгосрочному планированию (даже в таких детских рамках, как ближайший час) в такой среде выработать особо не с чего. Естественно, дети из семей с малым достатком по причине этого достатка также получали меньше шансов на хорошее образование, выработку и поддержание здоровых пищевых привычек и так далее.

Напротив, дети, которые ели сладкое каждый день, не видели в зефире перед ними ничего такого уж особенного, хотя в целом съесть его было, конечно, приятно. Это были дети из благосостоятельных семей, способных в дальнейшем оплачивать им дополнительное образование, колледж, психолога и так далее. Трудно сказать, насколько им пришлось проявить чудеса выдержки при виде зефира и насколько это потом повлияло на их судьбу.

Всё это не значит, естественно, что теория о связи между умением сдержать себя и успешностью в жизни неверна. Это значит, что она ничем достаточно не подтверждена, и ждёт нового, более корректного долгосрочного эксперимента. Пока же опираться на исследование 1970 года не стоит.

Первые тесты, показывающие, что дети, которые говорят на двух языках, отстают по параметрам, важным для обучения в школе, начали делать в США в двадцатых годах двадцатого века. Вероятно, в связи с тем, что иммиграция дошла до рекордных уровней, а может, потому, что психологические тесты в то время были популярны везде – даже в СССР, где их проводили специалисты-педологи.

Такие тесты именно билингв повторяли до шестидесятых годов и на них ссылались, предостерегая родителей от раннего обучения ребёнка языку. Более того, многие педагоги настоятельно рекомендовали родителям-иммигрантам даже дома говорить на государственном языке: так, мол, ребёнок не вырастет билингвой и не будет отставать.

Более упорные, чем представители других культур, в следовании рекомендациям педагогов поляки-иммигранты в США поневоле провели эксперименты в своих семьях: уже их дети с трудом связывали по-польски два слова, а внуки не могли вспомнить и одного. Сказалось ли это на развитии польских по происхождению детей в США? Отдельных исследований на этот счёт нет. Есть только исследования, касающиеся скорости  утраты языка именно в этой этнической диаспоры

Более поздние исследования немного подкорректировали эту точку зрения: мол, запаздывает не совсем интеллектуальное развитие. По этим исследованиям выходило, что на обоих языках ребёнок говорит хуже, чем на единственном своём говорят дети-монолингвы, и именно в результате отставания в речи идёт отставание в учёбе. То есть интеллектуальное развитие просто идёт в ногу с развитием речевым.

Эти новости опять не слишком утешительны в современном мире, где тысячи и миллионы детей растут в семьях, разговаривающих на ином языке, нежели окружение. Но не стоит спешить повторять опыт польских иммигрантов в США и полностью вычёркивать язык своей семьи из домашней жизни, если вы не принадлежите к титульной нации.

Ещё более поздние исследования – и это были исследования добросовестности предыдущих исследователей – показали, что психологи прежде не учитывали другие факторы. Так, большая часть билингв, которые подверглись тестирование, находились в семьях, приехавших в страну недавно (а значит, проходящих через кризис адаптации, что серьёзно сказывается на ребёнке) или с родителями, проводящими больше времени на работе, учёбе и вообще вне дома (например, в разных учреждениях), чем в местных семьях.

Таким образом, скорее, есть смысл считать, что на развитие детей-билингв, и речевое, и интеллектуальное, больше повлияли обстоятельства, в которых они жили: сколько могли проводить с ними времени родители, насколько спокойная обстановка была дома, достаточно ли ребёнку и его родителям помогали адаптироваться к новой жизни.

Есть ряд мелких исследований, которые показывают, что если сравнить развитие билингв и монолингв из семей с примерно одинаковым достатком и проживающих в стране достаточно долго, то билингвы даже показывают небольшое преимущество. Вероятно, умение думать на двух разных языках даёт и возможность думать несколькими разными способами, ведь язык и отображает, и формирует то, как мы смотрим на мир.

Один из знаменитых психологических экспериментов с детьми дошкольного возраста, эксперимент с куклой Бобо, был призван установить, насколько охотно дети повторяют агрессивное поведение взрослых. Но в эксперименте также затрагивался гендерный аспект.

Во-первых, психологам было интересно, склонны ли дети больше подражать взрослым своего пола (именно в плане агрессии). Во-вторых, заодно детям предлагался набор из очень разных игрушек и фиксировался интерес к тем или иным, в зависимости от пола детей.

Результаты вышли интересные. Мальчики и девочки действительно чаще применяли агрессию, если видели, как её применяет к кукле человек их гендера. Но при этом и девочки, и мальчики были более склонны из всех примеров агрессии выбирать как образец поведение мужчины. А ещё дети явно тяготели к игрушкам, предписанным их гендеру общественными стереотипами.

В педагогических текстах постоянно повторяется, что даже маленькие дети, около двух лет, очень чётко выбирают игрушки сообразно полу и скорее попробуют игрушки чужого пола в подражание другому ребёнку (то есть мальчик, играя с девочкой, увлечётся куклами на время, а девочка, играя с мальчиком – машинками). Кроме того, в прессе порой появляются рассказы родителей, которые утверждают, что максимально нейтрально обращались со своими детьми, не транслируя никаких стереотипов и не следуя им… И обнаружили, что девочки хотят носить розовое, а мальчики – бегать, прыгать и ломать вещи.

Насколько прав человек, уверенный, что обращается с младенцами обоих полов одинаково, в действительности? Конечно же, и на этот счёт провели ряд исследований. В ходе этих исследований установили, что девочкам чаще отпускают замечания относительно внешности (даже ещё неговорящим), к девочкам и мальчикам подходят через разные промежутки времени, когда они начинают плакать, и тому подобные детали.

Но самый яркий эксперимент о нашей «непредвзятости» сделал канал БиБиСи. В комнату с игрушками сажали неговорящего ребёнка в скорее мальчиковой или скорее девичьей на вид одежде и запускали взрослого. Взрослый должен был развлечь ребёнка. Весь процесс сидения вместе снимался на видео. И на видео отлично видно, что взрослые предлагали детям игрушки – исходя из того гендера, который они перед собой видели. Включая моменты, когда ребёнок тянулся к другой игрушке.

После этого взрослые были уверены, что дети каким-то образом влияли на то, какую игрушку им дадут – показывали, мол, что хотят именно эту. Кстати, девочкой нарядили мальчика, а мальчиком – девочку.
Ещё один эксперимент хорошо показывает, что взрослые по-разному интерпретируют одно и то же поведение детей разных гендеров.

Нескольким американцам разного пола и возраста показали одно и то же видео. На нём у ребёнка неопределённого пола, по имени Сэм (что может быть и Сэмюэлом, и Самантой), берёт кровь медсестра. Одним зрителям сказали, что ребёнок – мальчик, другим – что девочка, и всех попросили оценить, насколько ребёнку больно, судя по его реакции. Оказалось, что люди, думавшие, что видят девочку, оценивали её ощущения намного ниже, чем те, кто думал, что видит мальчика.